Жизнь и смерть в снегах Киргизии.

К читателю

          Я никогда не любил равнину. Мне не нравился утопающий в глубокой дымке горизонт где взгляду не за что зацепиться. Ощущение пустоты это все, что вселяла в сердце равнина. Сейчас волею судьбы мне был подарен шанс найти в ней то, что так воспевали классики. Когда я только начинал писать эту историю оранжевый диск восходящего солнца всплывал из за горизонта в пятьдесят минут шестого утра. Заканчивая, наблюдал восход часом позже.

Да простит мне читатель легкую спутанность слога, но возможность писать появлялась только по ночам и часто мысли из одурманенной недосыпом головы ложились на лист криво. Каждую неделю в письмах к Марьяне уходили по три листа текста, а целиком я смог прочитать его спустя месяц. Был не доволен, но изменять что-либо кардинально желанием не горел и внеся небольшие правки отправил готовый текст назад. Перед тем как я ушел в армию мне многие говорили: - Год жизни будет потерян! - я был категорически против такого мнения тогда, и сейчас, спустя пока что только три месяца службы мнение не изменилось. Ночи в нарядах вылились в данный текст и несколько прочитанных книг. Что-либо написанное человеком я всегда считал подарком и описывая свои приключения посвящал их матери и отцу, которые рядом в те моменты быть не могли. Тогда, летом 2011 года в Киргизии близкий человек со мной был только один. Но я вернулся на родину один оставляя Мишину душу парить в высоком небе Киргизии. Светлой памяти Михаила Овсянникова посвящаю ниже написанное...

Я помню тех, кто возвратился на щите

и видел там я мало чести, лишь горя много,

и тех кто больше не оставит у порога, свой след,

друзей, детей, любимых жен.

Словами классика для них указанна дорога,

к тому, что не вернутся больше те,

которые нужней, в которых жизни было много.

Так много, что, даже после их ухода, из жизни,

наскоро оборванной судьбой, останется луч света,

но и с ним по сердцу шрам — облитый алой кровью,

поставлен летом в августе, с утра, в Киргизский зной

наполнивший день тот тишиной...

          Плотный тент желтой палатки осветило яркое восходящее солнце Киргизии. По стенкам бежал конденсат утопая в глубине влажного матраса. Я приехал сюда один и теперь лежал в этой высотной палатке наедине с мыслью о том, как строить дальнейшее восхождение. В урочище Ачик-Таш вчера нас завез старенький, наполовину развалившийся мерседес. Немногим более чем за пять часов нас доставили из «южной столицы» Киргизии, славного города Ош, сюда, на высоту более трех тысяч метров к альпийским лугам и разрезающим небо белоснежным вершинам. Здесь мы впервые почувствовали масштабы мест, здесь сразу же я смог сравнить уже ставший родным Кавказ с сильно отличавшейся мощью Памира. Урочище окаймленное по правую и левую сторону горными хребтами утыкалось в небольшой выступ — перевал Путешественников, а на него словно волна накатывалась северная стена пика Ленина. 

          В урочище в получасе ходьбы до знаменитой «луковой поляны» расположился базовый лагерь восходителей прибывших сюда пробовать свои силы на пике Ленина. Я приехал сюда клиентом фирмы Pamir-expedition, чей лагерь стоял глубже других и резко выделялся ярко желтым фирменным цветом. Высокие желтые палатки выставленные буквой «П» замыкались несколькими юртами в которых расположились администрация, кухня, столовая и баня. Из всех моих попутчиков я единственный кто был клиентом «Памира», и меня уже последним выгрузили со всем моим альпинистским барахлом в этот небольшой уголок цивилизации среди бескрайних альпийских лугов и горных вершин. После выгрузки подошла девушка, представилась администратором Базового лагеря Марией, эта молодая особа в секунду завоевала все мои симпатии пригласив пройти в столовую. Казалось бы недлинная дорога вымотала, выжала все соки и я сметал со стола все, что подносил мне повар. Еще до приезда сюда, пребывая в городе Ош я успел влюбиться в кухню Киргизии, и здесь моя любовь к ней только окрепла. По окончании ужина, не перебирая вещий, я провалился в сон.

          Утро следующего дня вселило в меня бешеную, непонятно откуда взявшуюся, энергию и сразу после завтрака я занялся сортировкой снаряжения отбирая те вещи которые в первую очередь нужно закинуть в первый лагерь. Эх, знал бы я тогда какое расстояние мне придется пройти до первого лагеря рюкзак был бы вдвое легче, а так, увесистый рюкзак фирмы Tatonka, удобно устроившись у меня на спине, отправился в сторону громады пика Ленина.

          Рюкзак приближался к луковой поляне, а сердце его хозяина в бешеном восторге билось от того, что происходит с ним. На тот момент у меня был сравнительно небольшой опыт восхождений, это было первое высотное восхождение, первая поездка в горы за границу, к тому же отправился в нее я один, все для меня казалось новым, непривычным и я впитывал в себя как губка окружающий мир. Сразу за луковой поляной тропа узким серпантином прорезает уходящий вверх склон к перевалу Путешественников. Здесь, перед выходом на перевал лежал еще не сошедший снег, и слякоть после его таяния превратившая тропу в подобие наклоненного болота изрядно трепала нервы начинавшим восхождение. Перевал — последняя точка где есть мобильная связь и воспользовавшись этой возможностью я набрал номер своей девушки, Марьяны, набрал чтобы сказать что у меня все хорошо и восхождение началось.

          До выхода на перевал я ожидал увидеть немного другую картину, ожидал, что где-то вдалеке взглядом смогу найти палатки лагеря, но с перевала взглядом я находил лишь предстоящий длинный путь вдоль ледника Ленина под северную стену одноименной вершины. Сильно не огорчаясь, рюкзак запрыгнул на спину хозяина и кони понеслись. Тропа уходящая вниз к леднику вскоре выполаживалась и уходила траверсом по правому склону боковой морены. В неустойчивом грунте лошади перевозящие грузы до лагеря набили хорошую тропу и движение на верх трудностей не вызывало. Спустя пару часов ходьбы от перевала тропа упиралась в реку вытекающую из под ледника миновать которую не намочив ноги никак не удавалось, за исключением тех случаев когда рядом есть лошадь. И в тот момент когда я уже готовился переходить реку, из-за поворота вырулил совсем еще молодой, лет 12-ти киргиз, на обвешанной грузом лошади. Совершенно не говоря по русски, но зато отлично выговаривая сумму по английски паренек предложил перевезти за 1$ груз и меня. В итоге, рюкзак стоит сухой со своим хозяином с другой стороны реки не пожалевшим за данную услугу пяти зеленых президентов. Далее за рекой преодолев непродолжительный подъем тропа растекалась по большому ледяному плату где на самом удаленном и максимально приближенном к северной стене пика Ленина месте расположился лагерь №1 фирмы Pami-expedition. К обеду рюкзак привел хозяина к лагерю и там, разгрузившись, заставил его вновь продолжить путь. Хозяин, тем временем, едва успев пропустить по кружке чая с обитателями первого высотного лагеря, рванул вниз. Энергия била ключом от чувства выполненной задачи и четырнадцати километровый пролет от базы до первого лагеря на спуске показался не таким уж и затяжным. К вечеру был в базе и сидя на небольшом островке зелени в окружении сусликов наблюдал за тонущим в горных хребтах солнцем. Спускалась ночь. За стенкой соседней палатки разрывалась гитара ярого поклонника группы Агата Кристи. Я провалился в сон с уверенностью в том, что уже завтра я буду в первом лагере строить планы о дальнейшим восхождении.

          Первый раз я поднимался на вершину выше 7000 тысяч и не зная реакции на эту высоту организма решил следовать классическому графику акклиматизации. Мне позволяли и силы и желание работать в ускоренном темпе, так покинув завтра базу я выигрывал день в графике и это вселяло дополнительный оптимизм.

          База по утрам пустовала. Суета наблюдалась только у юрты повара который каждый день пытался удивить обитателей лагеря чем-то новым и вкусным. Сдав ненужные на высоте вещи в камеру хранения, еще раз перебрав не столь тяжелый как вчера рюкзак, я ушел на завтрак, а после на поиски том самой девочки, что встречала меня по приезду в базу — Марии. Она обеспечивала нуждающихся радиосвязью, а я блуждающий среди этого вечного камня и льда в одиночку несомненно в ней нуждался. Нет, не в Марии, которая безусловна была хороша, а в радиостанции с помощью которой сохраняется чувство принадлежности к обществу, а дух одиночества отходит дальше, на второй план. Я получил радиостанцию проверенную и надежную Motorola которой сам часто пользовался на Кавказе. После сезона 2010 года, проведенного большей частью на Эльбрусе, я приобрел комплект таких же станций который на данный момент уже неполный, и одна из них лежит сейчас где-то в районе 2-ой ступени восточного ребра вершины Белалакая, омываемая дождями ждет когда ее найдут и спустят вниз утилизируя ее так как должно.

          Вооружившись всем необходимым, я вновь отправился вверх, в путь к уже знакомой луковой поляне, перевалу Путешественников, реке, на которой в этот раз повезет меньше и намочить ноги все таки придется, плато усыпанному снегом и конечно первому лагерю который на ближайшую неделю станет домом. Подъем не показался длинным и сквозь падающий из свинцового неба снег я вышел к первому лагерю, где меня уже ждал чай и компания всегда веселых гидов Pamir Expedition. Разместившись в такой же палатке как и в базе, перебрав снаряжение и упав в занесенный сюда пух я вздохнул спокойно. Теперь, когда позади остались аэропорты Минеральных вод, Москвы и Оша, позади Киргизия и Базовый лагерь, теперь осталось одно работать и работать до вершины. Отдохнув, мое тело подалось в юрту, на кухню где оставшееся до сна время я провел в компании историй заядлых путешественников, историй, где в них стреляли, где они падали с высоты обрывов, совершали сложные восхождения, спускались, дружили, любили, я видел истории людей жизнь которых пестрила красками, видел блеск в их глазах и видел в себе надежду на то, что спустя много лет вспоминая этот вечер блеск их глаз отразиться в моих. Следующим днем я подарил себе выходной, посвятив его прогулкам вокруг лагеря и адаптации к высоте, которой набралось уже более 4000 метров. День, который внес в мой не шибко обогащенный кислородом мозг много мыслей, тяжелых, не покидающих мою голову и посей день, мысли о тех, чьи жизни забрали вершины, о тех чьи души разбивались о камни, снега и льды лежавшие здесь веками. Потягивая горячий чай на ледовом море я любовался окружающими вершинами, висячими ледниками и уходящими вниз к перевалу Путешественников ледовыми реками. Мысленно рисовал линии маршрутов по гребням и контрфорсам которые тут же разбивались на участки, в уме прикидывалась крутизна, характер лазанья, возможные места ночевок и другие характерные для альпинистского маршрута черты. Я шел на западную оконечность плато и загибая дугу развернулся в сторону лагеря, проходя под северо-западными склонами вершины Раздельная. Плато, сменяющееся разнообразно-однообразными ледовыми гребешками заканчивалось двумя вытянутыми вдоль ледниковыми озерами. Необычное зрелище для привыкшего к Кавказскому льду взгляду, заставило некоторое время пробыть меня у озера любуясь его неподвижной гладью. Совершив «круг почета» вокруг озера, ноги, аккуратно выбирая надежные камни вмерзшие в многовековой лед, понесли меня в направлении видневшихся вдали туров, выложенных так, что бы их хорошо было видно со всех сторон плато. Конечно же я знал, что именно обозначали эти три высоких тура, но все же на подходе к ним душа налилась тревогой, а сердце начало биться чаще. Отовсюду веяло холодом, а вокруг на плато начинали появляться следы давно произошедшей трагедии. Более чем 20 лет назад при восхождении на пик Ленина в результате обрушения ледника мгновенно свою смерть нашли многие горовосходилели. И теперь спустя годы толщи льда, обрушившихся на лагерь, тают, каждое лето открывая новые фрагменты давней трагедии. Каждый год под конец лета приезжает группа людей которая собирает сотни вытаявших элементов некогда уничтоженного лагеря. Так же, они спустят вниз эти три тела, вытаявших изо льда, и возможно благодаря современным технологиям их личности удаться идентифицировать. Родные, предав их земле, подарят душам погибших покой. Вернувшись в лагерь в слегка подавленном состоянии я все пытался избавиться от тяжелых мыслей и сосредоточиться на дальнейшем восхождении. Следующий день представлялся непростым и задачей его становился подъем до отметки 5300 метров, заброска снаряжения и естественно попутная акклиматизация. Вечером природа устроила нам подарок, вырисовав на всей протяженности северной стены пика Ленина наш с Вами Российский триколор. Его признали все обитатели лагеря и в объектив их фотокамер попеременно попадали то прорезанная тремя полосками различных оттенков северная стена вершины, то восторженные лица россиян, которые в тот момент переполняли мысли о доме, о Родине и о том, что оставшись далеко позади Родина сынов своих не забыла. Удивительные линии, прорисованные закатным солнцем, вскоре исчезли и лагерь погрузился в сон.

          Новый день обещал быть погожим, и звенящий на легком морозе разряженный воздух придавал сил и толкал к рубежу в 5000 метров. Шлось легко, небольшое количество снаряжения в рюкзаке позволяло накручивать приличный темп и менее чем через час я добрался к первым на маршруте перилам, проложенным через небольшой ледопад. Спешу предупредить неискушенного в альпинисткой тематике читателя о том, что перилами в альпинизме называют закрепленные за рельеф веревки, а никак не кованную решетку пробитую красным деревом которую украшают массивные балясины. Хотя не могу спорить с тем, что перила в классическом их понимании смотрелись бы на данном участке рельефа эффектно. Две пятидесятиметровые веревки были провешены чрез серею трещин перейти через которые предстояло по хрупким снежным мостам висящим над черной бездной ледниковых трещин. За данным участком крутизна подъема с 60-ти градусов медленно понижалась и далее сходила на нет, образуя достаточно обширное для такой высоты плато, называемое «сковородкой». Высота здесь немногим более 5000 метров, а это в свою очередь уровень седловины между Восточной и Западной вершинами Эльбруса. Выгребая на сковороду я в полной мере ощутил на себе оправданность и точность названия этого места. Без ветра, с висящим в зените солнцем, жара пронизывала тело насквозь. Не снять с себя все в плоть до трусов позволял только опыт, когда по причине солнечного ожога я заканчивал некоторые восхождения. Однако терпеть жару предстояло не долго и проскочив «сковородку» тропа после небольшого набора высоты упиралась в лагерь 2 с высотой 5300м. Здесь уже стояло более 20-ти палаток и это было только начало сезона. Отсюда хорошо просматривался длинный взлет на вершину Раздельная на которой установлен Лагерь 3 с высотой 6300м. Погода звенела, времени не стукнул и полдень, но работать выше второго лагеря в планы не входило и слегка перекусив, оставив заброску мой путь лежал вниз к лагерю номер раз. Быстрый спуск прибавил настроения, аппетита и уже через пару часов я уплетал вкусный обед в первом лагере, планируя на предстоящий день обедать и ужинать уже в лагере 2. Всегда позитивная компания гидов не переставая шутила притягивая все больше новых людей в уютную юрту где за короткий промежуток времени люди находили в друг друге опору и надежных друзей.

          Под ногами прокручивались все новые и новые метры снега и я уже второй раз поднимался к лагерю 2 чтобы провести там акклиматизационную ночевку. Заброска лежала на месте и после легкого перекуса я приступил к сооружению места для своей новой палатки MSR Huba Huba XP. Сегодняшняя ночь будет первой в этой палатке на пике Ленина и, убедив себя в том, что ночь должна быть спокойной я соорудил настоящую крепость из снега за которой палатке не были страшны никакие порывы ветра. Оставшаяся часть дня прошла за беспрерывным поеданием сухофруктов и чтением книг Карлоса Кастанеды и Дениса Урубко. Вечером, спустившаяся прохлада быстро переросла в холод и закутавшись в синтетику спальника Tundra, я провалился в сон.

          Теперь я не торопился. Дождавшись восхода солнца и собрав палатку мой путь опять уходил вверх по направлению к лагерю 3. Снег, пушистый, не успевший размокнуть от только выползающего из-за пика Ленина солнца, плохо утаптывался не формируя хороший след и с каждым новым шагом ноги проваливались, не позволяя настроится на один темп движения. Каждый новый шаг заставлял и подталкивал меня работать агрессивнее, ноги, уже достаточно уставшие не хотели слушать ничуть не уставший мозг, а в наушниках надрывали свои голоса солисты System of Down и Rammstein окончательно убивая заряд батарей МP3 плеера. С таким положением дел через три с небольших часа я впервые в своей жизни пересек рубеж в 6000 метров. Должно быть здесь я первый раз за все время нахождения в Киргизии почувствовал некую внутреннюю усталость, что-то не давало работать так как хотел того мозг, какой-то груз тянущий вниз заставлял понижать обороты. Тогда, поднимаясь к лагерю 3 и чувствуя накопившуюся усталость я спихивал это на приличную высоту и то, что для нахождения здесь это вполне естественно. Я мог работать дальше, но доработав до отметки в 6200м., до меня начало доходить, что настрой на максимальную высоту акклиматизационной ночевки начинает насиловать организм и не добрав до вершины Раздельная менее чем 200 метров я встал на ночлег. Поработав минут 20-ть лавинной лопатой моя MSR Huba Huba встала как влитая в крутой склон вершинной башни пика Раздельная. Готовясь провести комфортную ночевку я пытался разгадать поведение своего организма и предугадать дальнейшее развитие событий. За пару недель до прибытия в Киргизию сорвавшись с сессии в пору экзаменов в качестве акклиматизации я поднялся на восточную вершину Эльбруса с высотой 5621м, и сейчас на пике Ленина на высоте в 6000м. я не чувствовал признаков горной болезни. Позже взглянув на свой график восхождения я пойму, что загнал себя высоким темпом в самом начале, а сейчас я провожал взглядом тонущее за горизонтом багряное солнце окрасившее в алый цвет кругом стоящие вершины.

              Спустилась холодная ночь. Вся электроника, коей со мной оказалось немало, перекочевала в спальник, радиостанция бодрым голосом коменданта первого лагеря сообщила, что ждет меня завтра к себе на чай и от такого предложения я не был готов отказаться.

          Следующим днем я словно камень летящий на дно Великого Каньона, пробегая мимо восходителей и их лагерей, спустился в базу теряя без малого 3000м. набранной высоты. Делалось это для того чтобы организм за время проведенное в базе, а это около 2-х суток, смог восстановить силы, подышать не разряженным воздухом и просто снять тяжелые ботинки и походить босиком росе.

          Спуск проходил очень быстро, задержавшись ненадолго в первом лагере к обеду я стоял в базе, а тут меня уже ждала и баня, и вкусная кухня, и мягкая постель - все то чего нет там, на высоте и потому сюда, к людям, к цивилизации так приятно возвращаться.

          Как приятно дышать теплым, богатым кислородом воздухом базового лагеря. Теплое солнце грело уставших альпинистов уже совершивших свои попытки на склонах вершины, а те которые только прибыли в базу, они его словно не замечали, они не замечали зелени вокруг, шума реки, озер окруживших лагерь, их взгляды и мысли устремлены вдаль, на север, туда где их ожидал вызов приняв который им будет подарен шанс глубже познать себя, познать то, на сколько каждый из них готов бороться с собственными слабостями, страхами, с тем, что некогда может помешать сделать шаг навстречу чему-то светлому, большому, лучшему.

          Я бродил по окрестностям урочища Ачик-таш периодически останавливаясь у дарящих внутренний покой долинных озер в один момент этот покой оборвал звук приближающегося вертолета. Чаще всего когда вертушка не приземляясь в базовом лагере для высадки группы либо разгрузки грузов пролетает дальше к вершине это означает то, что на вершине возникли проблемы. Тяжелый звук пролетевшего МИ-8 привнес в лагерь тревогу. Вертолет скрылся за хребтом в районе первого лагеря, а в базу с разных сторон урочища потянулись люди. Всем нужна была информация, у многих из тех кто сегодня находился в базовом лагере, там на снежно-ледовых склонах к вершине шли друзья, родственники, новоиспеченные знакомые и в мыслях каждого повис один большой вопрос: - «Кто?». Там на верху не было моих давних знакомых, либо близких за которых мне пришлось бы сильно волноваться. Только через пару тройку дней я ожидал прибытия в Базу своего одноклубника Михи Овсянникова. В клуб где занимался Миха я пришел за несколько месяцев до приезда сюда и проведя совсем небольшое количество тренировок и совместных восхождений, я успел увидеть в нем надежного товарища. Хоть мы и не сговаривались о встрече здесь, но я ждал Миху и постоянно наблюдал за дорогой по которой прибывает пополнение в Базу. Ждал, чтобы поделится впечатлениями о стране, людях, о предстоящем пути, о том, что ждет его впереди из того, что мне уже удалось пройти. Ждал, но к вечеру дорога пустовала, а утром следующего дня я выходил к вершине. Кто тогда, когда мы сидели в темной юрте базового лагеря, попивая горячий чай в шумной компании и уничтожая килограммы узбекского плова, кто мне мог сказать, что шум пролетевшего над базой борта не будет для меня в Киргизии последним. Тревога, пришедшая из неоткуда, в тот момент когда я сидел у озера, тревога за жизни товарищей вбитая словно кол в сердце не покинет меня уже никогда. И сейчас я хорошо помню тот вечер в базовом лагере, когда борт, приземлившись ненадолго в базе, улетал в Ош увозя очередного пострадавшего со склонов Вершины. Утром того дня, когда альпинисты плотным потоком поднимались к лагерю 3, с северной стены произошел ледовый обвал траектория которого в районе подхода к сковородке пересеклась с тропой. На снежном поле единственным спасением от летящего сверху льда служили трещины в которые тут же попрыгали оказавшиеся под ударом восходители. Добежать до спасительных трещин успели не все и, получившего травмы бедра и перелом таза, альпиниста теперь доставляли до больницы города Ош по средством авиации.

          Утром, на фоне неизвестно чего, я проснулся с болью в горле и слегка ошеломленный ниоткуда взявшейся болячкой, выдвинулся к лагерю 1. За то не долгое время, что я пробыл здесь пейзаж успел измениться: трава наливалась зеленью, поднимался уровень воды в реках, снег, что еще недавно лежал у перевала Путешественников и на плато стремительно таял, тропа, по которой вверх и вниз проходили носильщики с лошадями, расширилась и все более походила на дорогу. Теперь движение между базой и первым лагерем оживилось и в лицах спускающихся я пытался прочесть результат их работы, дошли ли они до вершины либо не выдержав нагрузки, или будучи сраженными болезнью, вернулись вниз. Кто-то сосредоточившись на предстоящей работе с серьезным насупившимся лицом спускался, не обращая внимания на окружающий мир, а кто-то уже побывав там и еще не выдохнув весь воздух 7000 метров с легкостью и радостной улыбкой победителей останавливался у каждого поворота ледника фотографируя и набирая коллекцию воспоминаний, ведь возможно сюда они уже не вернуться. Уже дважды до сего момента пройденный подъем давался нелегко, боль в горле приутихла, но слабость растекалась по телу и не давала сердцу стучать спокойно. К обеду до первого лагеря я добрался изнуренный подъемом, который некогда не казался таким длинным. В лагере забравшись в палатку я стал перебирать свою аптечку, которую так старательно готовил на это восхождение и, закинув в себя что-то из лекарств, провалился в сон.

          Темно-синее небо утопало в мириадах звезд, воздух пропитанный холодом вечного льда, замер, создав тишину, изредка прерывающуюся громкими, глухими щелчками лопавшегося от мороза льда. Нигде на земле не найдешь более живой поверхности по которой можно было бы пройтись, чем лед горных ледников, он в постоянном движении отступая перед мощью глобального потепления, с каждым годом открывает нам что-то новое либо давно канувшее в лету старое.

          Крохотные кусочки льда скатывались вниз по склону, так метал врезаясь в толщу льда удерживал равновесие альпиниста идущего к своей цели. Двенадцать острых зубьев каждой кошки и острый клюв ледоруба с каждым новым движением прокручивали пространство и сменяли картинку в отражении солнцезащитных очков путника, тусклый рассвет, восход и яркий солнечный день перенесли меня к лагерю 2. Укрытый от сильных ветров лагерь тонул в тепле нового погожего дня. Во втором лагере на высоте 5300 метров забравшись в брюхо своей палатки я тонул в пуховых вещах, не торопясь поедая сушенные фрукты Киргизии. Погрузившись в чтение книг перемежающееся со сном я не заметил как полоса солнечного света перекатилась через лагерь, упавшее за горные хребты солнце передало инициативу ночи и, выкатившейся из-за пика Ленина, луне. Пока еще не страдающую от недостатка кислорода голову заполнили воспоминания о доме, о том времени которое я провел в окружении гор, о темных хвойных лесах бродя по которым со школьными друзьями мы гоняли диких зверей попутно собирая ягоды. Там мы жили не зная забот, родители дарили нам тепло и любовь, учителя в школе хорошее образование, горный климат крепкое здоровье, мое детство было лучшим из всех тех что вообще можно было прожить.

          Тепло воспоминаний грело душу, синтетика спальника тело и в съежившейся от холода палатке альпинисту в голову лезли все новые и новые мысли о прошлом и о будущем.

Закончив школу я перебрался в солнечный Кисловодск получать высшее образование и там ища какой-либо активности открыл для себя альпинизм. Изначально это были дерзкие, зачастую глупые попытки восхождений, где неоправданно мы рисковали жизнями, совершая такие выходки от которых и сейчас в жилах стынет кровь. Семья людей занимающихся спортом в горах не так уж и велика и вскоре в этой семье я нашел ее. Марьяна принесла ясность в мои действия, многому научила, тогда когда я был в альпинизме новичком, она была опытнее и мне обязательно нужно было себя показать. Увидев Марьяну я увидел свое будущее и мне нужно было во чтобы то ни стало завоевать ее. Тогда я много тренировался и много делал ради того чтобы прийти к ней и сказать: - «Я сделал это!». Во многом благодаря ей в просто горовосхождения я привнес спорт. Позже когда необходимость так яро что-то доказывать отпала альпинизм не ушел на второй план, а любовь к Марьяне помогала идти по жизни уверенней всегда напоминая, что где бы я не был ее любовь всегда со мной. Еще до объявления посадки, в аэропорту, я читал в ее глазах указание для самого себя: - «Я должен вернуться».

          Среди битком забитых электроникой карманов прозвенел будильник напоминая о том что пора совершить рывок до 6000метров. Утро встретило меня осадками внутри палатки. Намерзший конденсат осыпался хлопьями и тут же таял на теплом спальнике. Сырость и холод сковывали движения отбивая всякое желание вылазить из палатки, но на горизонте забрезжил рассвет и значит пора трамбовать снаряжением рюкзак. Вскинув лямки на плечи, я еще раз смог убедиться в том, на сколько же легче совершать восхождения в двойке, тройке, вообще в группе когда то, что тебе приходиться нести одному разделяют с тобой твои напарники.

          Сегодня мне предстояло загрести на высоту 6300 метров и устроившись на ночлег, завтрашним днем выйти на штурм вершины. Медленно поднимаясь по крутому взлету к вершине Раздельная я удивлялся тому, что происходило с моим организмом, еще несколько дней назад поднимаясь здесь с рюкзаком примерно того же веса я не чувствовал усталости и держал достаточно бодрый темп, но сейчас, идя, казалось уже акклиматизированным по телу пробегала дрожь и каждый шаг по мокрому снегу давался с всё большим трудом. Борьба со слабостью длилась до самого третьего лагеря и вот уже появившийся перед глазами гребень к вершине пика Ленина не предал мне бодрости и сил. Злясь на самого себя я чуть ли не истерично заставлял работать руки собрав лавинную лопатку и пытаясь добраться как казалось до центра земли, понимая, что чем комфортнее будет проведена ночь, тем больше завтра будет сил. Место получилось отменным и забравшись в палатку я провалился в беспокойный сон.

          К трем часам ночи с ужасным самочувствием я начал собираться и сбор напоминал кадры из страшных фильмов про Эверест и другие восьмитысячники, где измученные кислородным голоданием восходители медленно, словно черепахи, готовятся по несколько часов выбраться из палатки. Но здесь был далеко не Эверест и меня убивало непонимание того, что же происходит с моим телом, отказывающимся работать. Одетый в массивный пуховый костюм выползая из палатки, я уже понимал, что до вершины мне не добраться, однако, упершись все же ушел в сторону вершины. В голове крутились хаотические мысли совершенно не причастные к происходящему вокруг, ноги, налитые свинцом, медленно перебирали снег и камни пытаясь сократить дистанцию до вершины, но она сокращалась медленно и на крутом взлете после седловины перестала это делать вообще. Именно здесь мне впервые удалось столкнуться с образным понятием «силы воли», где она, наверное и не сравнимая с волей олимпийцев выходящих на борьбу за олимпийское золото, все таки присутствовала, и мне хотелось бороться за вершину, но мечта о ней приказала долго жить и я возвращался в лагерь. 

          С тех пор прошло не мало времени и мне еще ни разу не удалось столкнуться с работой на «силе воли», более того я глубоко убежден, что эта сила так называемой воли заканчивается ровно там где и закончатся физические возможности организма и никакой манны небесной в критической ситуации на тебя не обрушиться. По возвращению в лагерь спустя три часа, до сих пор сам не понимая для чего я сделал еще одну попытку выхода к вершине. Развернулся на том же месте что и в первый раз.

          Я быстро терял высоту и, остановившись за перегибом сковородки, уткнулся в знакомое лицо. Расплываясь в улыбке, первым я встретил Рому Симаченко с которым познакомился совсем недавно на Кавказе в период майских сборов в симпатичном местечке под названием Архыз. Там мы совершали тренировочные восхождения — открывали сезон. Спустя минуту подошел Миха Овсяников так же участник тех сборов. Сейчас группа в которой были Рома с Михой под руководством Евгения Письменного уверенно двигалась к лагерю 2, до которого оставалось не более часа ходу, все шутили, смеялись и на какие-либо трудности не сетовал никто. Общение было теплым, но не долгим и несколько раз к ряду отказавшись от предложения остаться и повторить попытку штурма, пожелав удачи,я уходил в базу. К вечеру этого же дня я стоял на высоте 3500м., и утром был готов уезжать. На утренней связи из первого лагеря в базу пришли дурные вести. Все что мы знали на тот момент: - «В Лагере 2 тяжело больной, необходима срочная транспортировка до медицинского учреждения». Кто именно, из какого лагеря и что произошло не было известно. Вновь взгляды устремленные к вершине наполнила тревога. Блуждавшие по лагерю восходители косились на радиостанцию у юрты администратора в надежде, что вот, сейчас, из первого лагеря придет информация. Но дождаться каких-либо новостей мне шанс не выпал и подъехавшая машина забрала нас в теплый Ош. Вдаль от нас сквозь мутное исцарапанное окно уходило урочище Ачик-таш. Таким же мутным было наше состояние по отъезду, на сердце легло ощущение недосказанности, мы, все те кто ехал вниз, не дошли до вершины, мы не знали, что происходило на вершине сейчас и даже мысль о полученном огромном опыте не утешала, переполненный дурными мыслями, все еще не оклемавшийся от гипоксии, мозг. Мерседес не проехал и ста километров как вдруг под ногами пассажиров резкий хруст металла приказал машине долго жить. Встали мы, как выяснилось, на долго и случилось это в какой-то богом забытой деревушке, неподалеку от границы с Китаем. 

          Из Оша к нам на выручку выехал такой же старенький мерседес и внезапно появившиеся несколько свободных часов мы посвятили приобщению к местной культуре. Первым пунктом, естественно, стала национальная кухня и в близлежащей чайхане мы принялись утолять наш «культурный» голод. Умяв по тарелке наваристого, густого супа «Бешбармак» («пять пальцев» тюркский) и по чашке с мантами, мы растянулись у берега небольшой речушки общаясь с местными ребятишками. Вдыхая богатый кислородом воздух уже начали терять связь с реальностью, как вдруг в нее нас вернул уже знакомый звук приближающегося МИ-8. Подскочив мы проводили взглядом борт ушедший в сторону пика Ленина. Вскоре подъехал второй микроавтобус и здесь нас ждал сюрприз который затянется еще на восемь часов дерганной поездки. Оказалось, что транспорт пришел забрать не только нас, клиентов фирмы, но и машину, которую хозяин никак и не под каким предлогом оставлять где-либо не хотел. Изначально трос, а после и альпинистская веревка рвалась каждый километровый отрезок пути. Глубокой ночью мы прибыли в Ош. Возвращение из под пика Ленина стало лежкой дегтя в той бочке меда которую нам предоставила фирма Pamir Expeditions. В работе фирмы нигде не было недочетов до вчерашнего дня и прибывший к нам утром в отель гид, долго и терпеливо выслушивал все недовольство клиентов. Зейод, так звали гида по работе с клиентами в городе Ош, внимательно отнесся ко всем замечаниям и о недовольстве клиентов обещал доложить руководству. А пока, прибыв в гостиницу Sunrise, разбитые долгой дорогой мы мгновенно отключились утонув в мягкости гостиничных кроватей.

          Изначально, не зная сколько времени затрачу на восхождение, билетов назад я не покупал и утром следующего дня нужно было заняться поиском пути домой. Однако с утра, узнав у Зейода имя человека у которого при нашем отбытии из базового лагеря возникли проблемы на маршруте, отъезд домой пришлось отложить. Почему выбор вершины пал именно на Миху — это вопрос, ответ на который я в своей голове не найду никогда. Все же факт оставался фактом и сейчас, в реанимации города Ош под аппаратом искусственного дыхания в коме лежал именно тот человек с которым мы еще недавно, там на маршруте, смеялись и шутили и уже договорились встретиться на Родине, в теплых, солнечных Ессентуках. Зейод предложил на время пока все не решиться переехать жить в частный сектор к его родственникам. Таких ожидающих как я оказалось немало и в широком саду, укрытом тенью винограда, на топчанах расположилась большая компания альпинистов ожидающих рейсов домой. Кому-то ожидать приходилось сутки, кому-то четверо, я же заехал сюда на неопределенный срок величину которого определит состояние Михи. Вырвавшись из тени сада в сорокаградусный зной старенького города, я проделал не малый путь по узким улочкам прежде чем добрался до районной больницы в отделении реанимации которой лежал друг. Заведующий отделения на слегка ломанном русском поведал мне все не утешительные подробности Михиного здоровья на данный момент, и, что меня очень удивило, попросил пройти за ним в палату к Михе. Палата реанимации мало чем отличалась от обычных палат, с чуть ли не свободным для посетителей входом и духотой. Здесь в меня начала закрадываться неуверенность в качестве медицинского обслуживания в данном учреждении. На аппарате искусственного дыхания, в коме, в отрешенном теле, с отеком головного мозга Михе нужна была хорошая диагностика и подобающее лечение которого здесь я не наблюдал. Во что бы то ни стало нам с Михой нужно было перелетать в Москву. Главврач больницы на эту идею взглянул скептически сказав, что больного в коме за стены больницы не отпустит если его не будут сопровождать три медика, плюс на борту должно быть оборудованное лежачее место, а в сумме это значило, что гражданский самолет здесь не пригоден. Возникали все новые трудности, но и находились те кто помогал их решать. С первого момента, как только я ступил на порог Ошской больницы всегда рядом был Зейод. Он с максимальным усилием, искренне включился в борьбу за жизнь Михи, был в большом городе моими руками, ногами и глазами, всегда советовал где и как поступить, помогал во всем. Не смолкал телефон, звонили друзья, родственники, знакомые, началось общение с нашим МЧС, со страховой компанией. Друзья на родине собрали средства, чтобы отправить сюда, в Ош, отца Михи. Тем временем заканчивался день. Михино состояние оставалось стабильно тяжелым.

          Утром следующего дня мое сердце забилось немного спокойнее - после того как я зашел в реанимацию, аппарат искусственного дыхания сняли, тяжело, но теперь Миха дышал сам, высокая температура державшаяся эти два дня спала, а завотделением меня успокаивал, цитирую: - «Через четыре дня Миша сам сможет сесть в самолет!». Однако опрометчиво надеяться, что Михе и дальше будет становиться лучше никто не собирался и мы продолжили бороться за самый сложный, но самый надежный вариант — за спецборт МЧС России. У нас были все шансы, нужный самолет уже был готов ко взлету из столицы нашей родины, осталось подписать только приказ, он должен был быть подписан на основании прошения из той самой больницы г. Ош. Текст этого прошения мне продиктовали по телефону и в этот момент я понял, что о самолете можно забыть. В документе который должен подписать главный врач больницы на имя министра здравоохранения России Голиковой была включена строчка: - « В связи с невозможностью оказать соответствующую помощь гражданину РФ Овсянникову Михаилу прошу Вас....» и т.д. Я прекрасно понимал, реакцию главного врача. Документы такого содержания по собственному желанию не подпишет никто.

          Старый, разбитый УАЗик вез меня с Михой на другой конец города для того, что бы сделать МРТ головного мозга. Приехав на место у входа в здание мы простояли более часа в ожидании того момента когда нам позволят войти. На заднем дворе в более чем сорокаградусную жару на носилках лежал Миха, а я сидел рядом и пытался понять почему молот судьбы так жестоко бьет по тем людям которые больше достойны избежать этого, по тем на кого ровняемся, тем, с кем в тяжелый момент хотели бы быть.

          К обеду мы вернулись в больницу и нас направили на рентген. Все делали снимки легких и помнят слова: «Подбородок поднять, вдох, не дышать» и сейчас, здесь, вдвоем с ассистентом мы пытались удержать потерявшего какие-либо рефлексы Миху у этой стенки стараясь не залезть руками за границу снимка. С рентгеном мы закончили и пока описывались снимки я направился в другую часть города за результатами МРТ, но, получив и то и другое, врач нового ничего не сообщил. Лечение продолжалось согласно тому же диагнозу, что был поставлен ранее. К вечеру, когда мое присутствие не было необходимым я отправился домой восстановить силы и в спокойной обстановке поговорить со страховой компанией у которой Миха был застрахован. Нас всех изначально предупреждали, что ехать за границу для восхождения без страхового полиса опасное занятие. И в случае с Михой так и вышло. Его страховая сумма равнялась 10000$, чего собственно хватало для покрытия необходимых расходов и более половины этой суммы страховая компания выплатит за полет вертолета из Бешкека к пику Ленина, а затем в Ош и обратно в Бишкек. Как мне станет известно, руководитель спасательных работ которые организовывала фирма Acsai Travel дал добро на вылет вертушки до того как страховая подтвердила оплату рейса, там самым взяв на себя обязательство лично оплатить этот рейс в случае отказа страховой. Руководитель спасательных работ спасал жизнь человеку которого ни разу не видел и возможно не увидит, человеку лежавшему в коме выше 4000 метров, отек мозга которого увеличился с каждой минутой, и каждая из этих минут могла стоить жизни. Позже страховая оплатила вертолет, мы забудем об этом рейсе не забыв, о том как люди не прошли мимо, подарив человеку возможность дальше бороться за жизнь.

          В высоком, просторном зале я бродил из угла в угол пытаясь придумать как нам с Михой добраться до Москвы, мысли, одна за другой не выдерживали критики и так я ходил до тех пор пока в зал не ворвался Зейод. На лице у него блистала улыбка и он радостно кричал: - «Андрей, скорее поехали, Миша пришел в себя!».

          Сквозь узкие улочки Оша рассекая раскаленный поток воздуха, на всех парах мы мчались к больнице. Медсестры, суетившиеся у Михиной койки, разошлись как только мы вошли в палату. Все смотрели и ждали узнает ли меня Миха и главврач, уже не выдержавший молчания, спросил у Михи: - «Ты узнаешь этого человека?», - «Это Андрюха» - прохрипел едва слышно Миха. Больше, хотя и было видно, что он пытается, Миха ничего не сказал. Врач попросил нас не утомлять пациента указав на выход и все, что я успел сказать: - «Миха, к тебе завтра прилетает отец». Было видно как он заволновался, пытался сказать что-то, забегал глазами по комнате, смотрел попеременно то на окна, то на меня, возможно пытаясь понять где находится, но возможности пообщаться у нас больше не было и Зейод отвез меня домой. Далеко на горизонте забрезжил луч надежды. Радостную весть о том, что Миха вышел из комы и мне удалось пообщаться с ним я быстро сообщил Мишиным родителям, его жене и близким друзьям. Мишин отец уже был в пути в международный аэропорт Магас г. Ош, и пока что, упав на один из множества матрасов расстеленных по всему залу, я провалился в сон.

          Солнце только поднималось из-за линии горизонта когда мы с Зейодом ждали посадки самолета из Москвы. Я сразу узнал его, хоть раньше никогда и не видел, невысокий, коренастый мужчина с Михиным лицом и его манерой поведения. Знакомство проходило уже в машине которая катилась к больнице. С утра Миха спал, и дав время побыть отцу с сыном, мы с Зейодом разговаривали о наших дальнейших действиях стоя в коридоре реанимационного отделения. Тем временем Михино состояние вновь ухудшилось, вернулась температура и спутанность сознания, он перестал контактировать с людьми. Главврач, с разрешения министра здравоохранения Киргизии, решил созвать консилиум на который к утру завтрашнего дня из Бешкека должны прилететь ведущие врачи Киргизии, для более точного диагностирования и возможного решения о перевозке для дальнейшего лечения в Бешкек. Весь день проходил на прибольничной территории в решении каких-то мелких, из ниоткуда возникающих проблем. Ясность сознания к Михе так и не вернулась и мы уезжали домой с надеждой на то, что завтрашний консилиум что-то прояснит. За этот день мне многое удалось узнать о Михе, о его детстве, о взрослой жизни, повороты судьбы в которой зачастую были очень резки. Узнал о том, как он стремился в эту экспедицию, и как не легко ему было вырваться сюда. К вечеру в голове как в калейдоскопе крутились мысли и возникали вопросы на которые тогда еще я не мог найти ответ, да и на многие из них сегодня мне не легко будет ответить. За время прошедшее с той ночи в Оше, когда с Мишиным отцом мы засыпали не зная, что готовит нам завтрашнее утро, я не нашел ответов на мучившие в ту ночь меня вопросы. Теперь я научился их себе не задавать.

          Утром в реанимации мы пробыли не более 30 секунд. Нас попросили выйти. К Михе вернулась кома, температура подобралась к отметке 40. Вновь установили аппарат искусственного дыхания. В этот день у палаты реанимации мы пробыли не более десяти минут. Миха умер. Мне хорошо врезалось в память чувство беспомощности после того как Михино сердце остановилось. Более мы ничего не могли сделать . И перед нами встала последняя задача — вернуть Михино тело к родной земле, а душа его должно быть останется там, парить в светлом небе Киргизии над пиком который стал для него последней вершиной.

Не имея права просить об этом кого-либо еще, я пытался собраться, строя в голове последовательность наших действий. Львиную долю работы брал на себя Зейод. Только благодаря ему, в выходной день, в мусульманской стране, когда все на молитве в мечетях, мы нашли необходимый гроб, ящик для транспортировки гроба, цинк для оцинковки и запайки гроба. Далее было консульство, где в кратчайший срок подготовили все документы и свидетельство о смерти. Именно консул смог достать два билета, уже не висящие в продаже, до Москвы. К обеду была закончена судмедэкспертиза и установлена причина смерти — повторный отек мозга. Здесь же в морге консул, осмотрев гроб с телом Михи, составил акт об отсутствии вложений - документ благодаря которому гроб в аэропорту не досматривается. К моргу подъехал оцинковщик и запайщик в одном лице и ознакомившись с актом, одел гроб в цинковую кобуру. Все, что нам оставалось это найти билеты Москва — Минеральные воды, и они были, но только возникла одна проблема — стыковка между рейсами шестидесяти минутная, и мы, еще себе не представляя, что такое оформление груза 200 в международных аэропортах, купив эти билеты, решили что успеем.

          Благодаря слаженной работе консульства и помощи Зейода, мы решили все вопросы к вечеру, успев даже несколько часов поспать перед ночным вылетом. Ночную регистрацию на рейс в международном аэропорту Магас мы прошли быстро, без трудностей и, сев в самолет фирмы S7, я почувствовал, что вернулся на родину. Пять часов лета прошли незаметно и как только мы совершили посадку в Домодедово стало ясно — наши билеты до Минеральных вод сгорят. В Домодедово нам объяснили сразу, стыковка международных рейсов с грузом 200 быстрее пяти часов не пройдет, и нам уже казалось, что в Москве мы надолго. Ближайший рейс в Минеральные воды со свободными билетами был через 30 часов, что нас устроить никак не могло. На кассах только разводили руками и помочь ничем не могли. И тут на помощь пришла Марьяна, работая менеджером в турфирме, она достала два билета с шестичасовой стыковкой, решив тем самым большую проблему, но теперь нам предстояло успеть в эти шесть часов оформить груз.

          Бегая из одного крыла аэропорта в другое я вскоре уже не пропускал ни одного туалета где меня не по божески рвало. Я все это смахивал на долгий перелет из Киргизии и старался внимания не обращать. Мы успевали. Нам помог случай. В районе аэропорта Минеральных вод обнаружили снаряд времен отечественной войны. Еще на несколько часов задерживали вылет. Всеми правдами и неправдами на регистрацию мы пришли не последними и вскоре старая «тушка» поднялись в воздух. Приземлившись в Минеральных водах, в честь пилота раздались непродолжительные аплодисменты. Менее чем за сутки из Киргизии мы добрались домой. Тут нас встретили друзья, обняла уставшая от переживаний Марьяна и забрав гроб с Михиным телом мы разъехались по домам, чтобы завтра проводить нашего друга в последний путь. Дима Подъячьев отвез меня до самого дома, на тот момент он был в Кисловодске по Губина 26. Сейчас я уже не помню тот вечер, но зато я хорошо помню утро дня когда мы хоронили Миху. Электричка довезла меня до Ессентуков, и там пересев на такси, я доехал до дома где жили родители Михи.

          У дома собралось много людей и пока было время до приезда священника я рассказал как все было после того как я в первый раз увидел его в реанимации. Тогда, и позже, возникнут вопросы о том как такой физически крепкий и здоровый мужчина на сравнительно небольшой высоте мог заработать последнюю стадию отека мозга. Но строить догадки не подкрепленные фактами в таких ситуациях позволять себе нельзя и на все вопросы о том, что же произошло на высоте 5400 метров я мог только пожимать плечами.

  По крышке гроба застучала земля. След слез жены и матери навсегда останется на моем сердце, напоминая о жизнях тех, кто некогда уходил или уйдет к вершине. Я все пытался что-то разглядеть в глубоком синем небе надеясь там найти, что-нибудь, что оправдает разыгравшуюся драму, но всего этого там нет, как не было, так никогда и не будет. Там нет ответов на мучившие нас вопросы, но кроме пустоты и глубины там живет и надежда на то, что некогда ушедшие присмотрят за нами оттуда, направляя и помогая нам идти вперед!    

16 августа 2013г. Полигон Кадамовский войсковая часть 3701.